Я боюсь начальства. Ну, то есть как боюсь – не то, чтобы прямо трясусь и писаюсь при виде… Трясусь и писаюсь при виде.

Это начиналось ещё со школы. Старшеклассники казались практически совершенными людьми. По моим тогдашним понятиям Десятиклассник не мог получить двойку никогда, просто потому, что он де-ся-ти-классник! То есть человек, проживший столько лет в школе и удостоенный высокой чести быть принятым в Среднюю Школу, должен к тому моменту уже настолько далеко продвинуться на пути к абсолюту, что получить двойку не мог так же, как не может запачкаться ангел.

Это ощущение владело мной настолько плотно, что, будучи удостоена чести быть принятой в Среднюю Школу, я начала делать все уроки, перестала прогуливать и по инерции закончила тот год на восьмёрки и девятки. Потом морок развеялся, и я поняла, что старшеклассники – обычные смертные, которые могут завалить контрольную или проспать на урок.

А вот Студенты, разумеется, другое дело!

Студенты… Высшие существа, прошедшие тернии, геенну огненную и совершившие все подвиги Геракла. Конечно, они никогда не могут получить двойку, они же учатся, готовятся ко всем зачётам и все в белом после лекций чинно парами следуют в библиотеку. Перегибаю, конечно, парами в моих мыслях никто не следовал, но учились на совесть. Стоит ли говорить, что первую сессию я сдала на отлично, но уже на второй оказалась на волоске от отчисления. Потому что поняла правду быстрее, чем в школе.

Потом я робела и начинала мямлить перед Работодателями. Ведь они – безупречные люди, которые заслужили своё место умом, честью, отвагой и воинской доблестью. Не знаю, в общем, чем, но чем-то, что вызывает дикое уважение. До паралича. Почему паралич? Так ведь они видят насквозь моё несовершенство, знают, как я прогуливала в 11 классе и бухала на третьем курсе!

Теперь, когда я побухала с директорами и стала их уже немного воспринимать, как живых людей со своими слабостями и недостатками, объявился Высший Директорат. И звучит, как Ареопаг, и оторопь вызывает примерно такую, как Сфинкс среди жалких людишек.

История останется незаконченной. Потому, что у неё, подозреваю, нет конца в обозримом пределе человеческой жизни J